Полотнянко Николай Алексеевич Скачать все книги 9 Количество книг

«От Симбирска до Москвы было далеко, и губернское барство съезжалось в город из своих поместий, чтобы весело провести рождественские праздники, просватать дочерей и женить сыновей, повеселиться на балах, поиграть в карты и вволю посплетничать. Что греха таить, сплетни успешно заменяли собой отсутствие губернской газеты, они молниеносно разносились из одного конца города в другой, поскольку Симбирск, как в те годы, так и сейчас, обладает фантастической сверхпроводимостью для сплетен, слухов и всяких досужих вымыслов. Чихнёт Иван Васильевич в своём доме на Ново-Казанской улице, а в другом конце города в громадном особняке в Винновской роще барыня Кроткова сразу же сообщит мужу, что Иван Васильевич крепко захворал и приходил священник соборовать его и исповедать. Поразительная сверхпроводимость Симбирска не давала скучать обывателям, каждый из них, просыпаясь поутру, сразу же узнавал от кухарки, молочницы или прохожего человека, окликнув его через форточку: «Что новенького?», о похоронах сгоревшего на работе чиновника питейного акциза, о краже из будки стражника мешка нюхательного табака, продажей которого промышлял служивый, о досрочных родах у молодой вдовы, которая всегда числилась в неродихах, семимесячного младенца. Всё это возникало, обсасывалось и передавалось далее в определённые центры, где пустые и вздорные пересуды и факты генерировались и пускались в обращение двумя-тремя конкретными лицами, из которых главнейшей была коллежская регистраторша Караваева…» На обложке картина Б. М. Кустодиева «Площадь на выезде из города».

Исторический роман о московском воеводе XVII века Богдане Хитрово, основателе города-крепости Симбирска и всей Симбирской засечной черты.

На обложке картина М. А. Преснякова «Засечная черта. Южный рубеж».

Подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, автор одного из самых известных исторических и литературных памятников «О России в царствование Алексея Михайловича», изменил своему Отечеству, бежал в Швецию, где написал книгу «О России в царствование Алексея Михайловича…». За совершённое им вскоре убийство на бытовой почве был обезглавлен, и его скелет несколько десятков служил наглядным пособием для обучения студентов медицинского отделения Упсальского университета.

Трагическая судьба самого значительного русского летописца середины 17-го века почти не известна современным читателям. Она послужила автору основой для создания исторически верного и психологически точного романа.

На обложке: картина Василия Ивановича Сурикова «Степан Разин» (1906). «…атамана терзала не пулевая рана, а душевная мука. Он видел себя возлежащим на ковровых подушках в просторном и светлом шатре, где перед ним из воздуха вдруг соткалась прекрасная златовласая дева в полупрозрачном шёлковом одеянии. — Ты кто? — с трудом ворочая пересохшим языком, спросил Разин. — Разве ты меня не знаешь? — улыбнулась дева. — Я получила от тебя столь богатый подарок, что не могла не явиться. Степан Тимофеевич потянулся к красавице, схватил её за руку, и его насквозь ожгло ледяным ознобом. — Стало быть, ты и есть моя смерть, — промолвил, окаменев лицом, атаман. — Вот ты какая… — Беда с вами, людьми, — нахмурилась дева. — Придумали, что я костлявая старуха, да ещё и с косой. А я всего лишь открываю человеку дверь в его новую лучшую жизнь. Но для тебя ещё не настал час переступить через мой порог. — Так что ж меня ещё ждёт? — встрепенулся Степан Тимофеевич. Дева взмахнула рукавом шёлкового одеяния, и перед Разиным явился резной столец, на котором, дымясь, стояла золотая чаша. — Испей, атаман, и всё тебе станет ведомо. Степан Тимофеевич обеими руками взял чашу и жадно приник к ней пересохшими губами. Сначала питьё приятно охладило его нутро, затем стало сладковато-тёплым и приобрело вкус крови. Разин, с трудом сдержав тошноту, заглянул в чашу и зажмурился. — Ужели ты ослаб духом, атаман? — промолвила дева. — Ты хотел знать свой последний час, так узри его! Степан Тимофеевич с трудом разлепил очи, и его взору открылась огромная площадь, заполненная московским простонародьем, устремившим свои взгляды к большому помосту, на который всходил он сам, Разин. Сутулый и длиннорукий палач разорвал на нём рубаху и опрокинул навзничь. Сверкнуло лезвие топора, и скоро атаман был расчетвертован, а затем обезглавлен. — Мне Гориныч такую страшную смерть не сулил! — встрепетал, опрокидываясь на ковровые подушки, Разин. — А что же тебе насулил Гориныч? — вопросила дева. — Великую славу, — прошептал атаман. — Эх, Степан Тимофеевич! — воскликнула дева — смерть. — Не обманул тебя Гориныч, а уважил. С лобного места тебя узрит вся Великая Русь, и в народном мнении ты обретёшь такую великую славу, какой ни у кого не было и не будет!»

«Город в предосеннее беспогодье — унылое зрелище. Дождь и ветер растормошили ветви деревьев, и всё, что пряталось за ними, неприятно для взгляда заголилось и обнажилось, будто кто-то вывернул город наизнанку, как одежонку нищего. И сразу стали видны все прорехи, заплаты и грязные пятна на фасадах и уличном асфальте, по которому ветер гнал обрывки бумаги, а то и целые газеты, и те, как безголовые птицы, подпрыгивали и взмахивали крылами страниц, пытаясь взлететь. Это были вестники поразившей страну эпидемии гласности. Сотни миллионов страниц ежедневно взмывали из-под барабанов печатных машин полиграфических предприятий, и люди жадно хватали их, чтобы поскорее вымазаться во лжи новой демократической „правды“, которая торжествовала над прежним враз обессилевшим идеологическим бредом. Странное это было время: две неправды, две лжи сцепились промеж собой в смертельной схватке, обильно лились чернила, скрипели перья журналистов и других прозревших интеллигентов, и мало кто ведал, какой крах, позор, мародёрство и надругательство над прошлым ожидают в ближайшем будущем Россию. Это был, пожалуй, единственный в истории случай, когда истомлённым жаждой гласности людям вместо живительной родниковой истины, проясняющей их действительное положение, дали в неограниченном количестве горячего спирта с перцем. И как было не пойти от этого пойла вразнос мозгам у тех, у кого они были, не говоря уже о прочих, кто, прочитав газету, спешил выдать пачкотню авторов публикаций за своё сокровенное мнение…» На обложке картина Н. К. Рериха «Сергий Радонежский».

Новая книга известного поэта и прозаика Николая Полотнянко составлена из избранных рассказов на житейские темы и повести о трагической судьбе провинциального художника. Почти все они раньше были опубликованы в журнальной периодике, и получили одобрительную оценку критики и читателей. Эта книгой завершается публикация десятитомника поэтических и прозаических произведений писателя, которая была осуществлена при финансовой поддержке Петра Петровича Ищенко. Практически вся работа по подготовке рукописей к изданию выполнена женой автора — Людмилой Ивановной. Часть тиража десятитомника передана в дар библиотекам Ульяновска.

Бесстыжий остров реально находится на Волге в пределах Ульяновска. Пока он необитаем. И автор пожаловал его в собственность крупнейшему богатею региона Козыреву, который превратил остров в непотопляемый струг имени Стеньки Разина, и ежегодно устраивает шумные игрища в честь удалого атамана всея Руси с бросанием персианской княжны в Волгу. К 70-летию олигарха намечено закатить на острове грандиозные юбилейные торжества. Для участия в них из Англии, закончив курс обучения, возвращается Митя, сын Козырева, который за несколько дней, без всякого на то умысла, сумел своими наивными поступками простодушного умника перебаламутить весь город и вынужден был, не найдя понимания среди обитателей Бесстыжего острова, бежать в сторону туманного Альбиона. Автор доводит до сведения читателей, что все события и персонажи романа не имеют отношения к реальным лицам, и любое сходство с кем-то и чем-то есть случайное совпадение.

«…Ах, как я сейчас понимаю, что всё моё писательское прошлое есть каждодневное делание литературных корабликов самой разной формы и величины. Доводилось мне отправлять в плаванье стройные, как парусные корветы, лирические новеллы, тяжёлые, как дредноуты, исторические романы. Провожал я в путь романы — теплоходы о современности, однако милее мне, старому корабелу, строить из миражей воображения, из осязаемой пустоты предчувствия бумажные кораблики негромкой лирики. И, прожив жизнь, я понял, что и сам был не человеком, а бумажным корабликом, что все люди суть бумажные кораблики, и каждого в своё время Бог отправил в земное плаванье с какой-то целью. Разгадать её не берусь, могу только предположить, что бумажные кораблики от Господа — единственное спасение тонущему в грехах человечеству…» Часть тиража, так же, как и часть предыдущих книг, изданных автором, безвозмездно передана в библиотеки г. Ульяновска.