Кузнецова (Маркова) Агния Александровна Скачать все книги 14 Количество книг

Повести о старшеклассниках и их любимых учителях. Действие происходит в наши дни в Сибири.

Рисунки Н. Кравченко.

Повесть об учителе и старшеклассниках одной из школ Сибири, о величии и сложности труда педагога.

Художник Н. Кравченко.

Продолжает серию «Я люблю Пушкина» книга Агнии Кузнецовой (1911–1996) «Моя мадонна», посвященная уникальным событиям жизни Натальи Николаевны Гончаровой.

Агния Кузнецова — русская писательница, большую часть своей прозы посвятившая теме взросления и становления характера человека — детям и юношеству, родилась в Иркутске в семье белого офицера Александра Кузнецова. В наследство писательнице достались дневники ее прадеда, знавшего Наталью Николаевну Гончарову и ее семью, так как до получения вольной он был крепостным у графа Григория Строганова, коему Наташа Гончарова приходилась двоюродной племянницей.

Заинтересовавшись этой темой, Агния Александровна собрала богатейший исторический материал и, основываясь на письмах, свидетельствах современников и дневниках своих предков, написала три документально-исторические повести: «Под бурями судьбы жестокой», «А душу твою люблю…» и «Долли», вошедшие в этот сборник. Так появилось жизнеописание, которое не просто ломает стереотип роковой красавицы, по легкомыслию погубившей великого поэта, долгое время преследовавший Наталью Гончарову, но и создает ее настоящий образ, сотканный из настолько реалистичных бытовых подробностей жизни, что читатель поневоле погружается в эпоху золотого века русской литературы.

Историко-биографическая повесть, посвященная предку автора, крепостному, обладавшему талантом врача, чья судьба тесно переплетается с судьбой семейства Пушкиных.

«… Моторная лодка, только что обогнавшая катер, колыхалась на воде почти что рядом. К ней подплыла сперва узкая остроносая лодка, а потом и три других.

– Искупаться бы! – неожиданно сказал Ваня, вытирая платком вспотевшее лицо. – С лодки бы и в море…

– Что вы! – перебила его Минна. – Сюда часто заплывают акулы. Здесь купаться нельзя.

Но Ваня вдруг как-то странно посмотрел вперед, стремительно и осторожно поднялся и, в чем был, даже не сняв отцовские часы, нырнул в море.

Страшный переполох начался на катере. Все вскочили. Катер резко закачался. Капитан, худой, загорелый итальянец в тельняшке, в старом, выгоревшем на солнце берете, закричал:

– Сумасшедший!

– Боже мой! – воскликнула Минна, хватаясь за голову.

Саша, бледная, изумленная, с ужасом смотрела на то место, куда бросился Ваня, – по воде растекались разноцветные круги.

Вначале никто не заметил, что и на моторной лодке поднялось волнение. Одновременно с Ваней в море нырнул итальянец с остроносой лодки. И только спустя несколько мгновений, когда над водой появилась голова Вани и рядом – итальянца, все стало ясно. …»

«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!

Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:

– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…

Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием. Он уже не раз разыгрывал ребят, но сейчас очень уж хотелось поверить ему и помчаться на Косматый луг, чтобы самим увидеть межпланетный корабль.

– Где? Когда? Какой? – сыпалось со всех сторон. – Если врешь, голову отвернем!

– Ой, сейчас отдышусь и поведу вас на место! – стонал Миша. – Катастрофа!..

– Почему? – спросил кто-то.

– Да ведь разбился же он! Груда дымящихся развалин…

Миша с трудом встал, вытер рукавом смуглое до желтизны лицо с узкими хитрыми глазами и пятерней расчесал черные волосы. Молча, не оглядываясь, он зашагал вперед, уверенный, что товарищи, охваченные любопытством, и без приглашения пойдут за ним. …»

«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.

– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.

– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.

– О! Я достаточно изучил этот путь.

Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.

Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери, притронулся к ней рукой, не позвонил, не постучал, а просто притронулся, и она открылась.

В дверях стоял Людвиг.

Потом Соня смутно припоминала, что случилось.

Ее сразу же охватил панический страх, сразу же, как только она увидела холодные глаза Людвига. Фридрих втолкнул ее в прихожую, и дверь позади ее бесшумно закрылась.

– Если пикнешь… – на чисто русском языке прохрипел Людвиг, показывая острое лезвие.

Почти теряя сознание, Соня лязгнула зубами и ошалело подняла кверху руки. Ее втолкнули в комнату. Фридрих торопливо схватил ее сумочку, стал вытаскивать деньги. А Людвиг в это время снимал с нее шубку.

– Часы. Кольцо не забудь, – сквозь зубы процедил Фридрих, не отрываясь от сумочки. …»

«… В дверь стучат. Павел вздрагивает (он вздрагивает теперь от каждого неожиданного звука), спрыгивает с подоконника и идет к двери.

Круглолицая молодая женщина с небольшой кожаной сумкой через плечо спрашивает строгим голосом:

– Огнев Павел Николаевич здесь живет?

У Павла останавливается дыхание. Он знает – неизбежна еще одна страшная страница жизни. Эта женщина принесла ему повестку в суд.

– Пятнадцатого июля, в девять часов утра! – говорит женщина. – Вот здесь распишитесь.

Она подает ему коротенький карандаш и показывает на край повестки, отделенный тонкой полоской мелких дырочек.

Павел отходит от двери, забывая не только замкнуть ее, но даже прикрыть. Так и остается она раскрытой, изредка тихо и жалобно поскрипывая. …»

«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.

– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.

– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.

– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!

Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:

– Вот, к примеру, свет-трава!..

Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве. Вначале легенда не увлекла его. Но он записал ее в блокнот и с той поры стал интересоваться книгами, брошюрами и газетными статьями о лекарственных травах. В них не упоминалось о свет-траве, и она по-прежнему оставалась для него легендой. …»

«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:

– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…

Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.

– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна. Все будет хорошо, – одними губами говорит Пушкин и пытается улыбнуться. …»

«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.

– Войдите, – послышался голос Елены.

Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.

Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением. Но ничего подобного не случилось. Стрелова стояла посредине комнаты в черном рабочем комбинезоне, с книгой в руках. Она была еще привлекательнее, чем всегда. Смех необычайно красил ее. На бледном личике проступил румянец, глаза, обычно полуприкрытые длинными ресницами, смотрели весело.

Комната, в которую вошли Вера и Федя, была совсем крошечная, с одним маленьким окном. В ней стояла полудетская кроватка, стул, небольшой стол и ящик.

– Садитесь, – сказала Елена, указывая на ящик, – у меня больше нет стульев.

И голос ее, и улыбка, и свет в глазах – все говорило о том, что она рада нежданным гостям.

Федя сел, а Вера продолжала стоять. Все то, что увидела она здесь, ее удивило до крайности. Елена оказалась здоровой, она не смутилась, не удивилась их появлению, а даже обрадовалась, точно ждала их. Вера совсем не такой представляла домашнюю обстановку Стреловой. И оттого, что все было не так, как ожидала Вера, она стояла в смущенной растерянности. …»